Стас Намин: Придумывать новое – ни с чем не сравнимый кайф

Музыка, живопись, кино, театр – всё это для души. А зарабатывать деньги продолжатель славного рода Микоянов предпочитает на недвижимости

№23, 2012 | Андрей Васянин

Вот уже больше 10 лет в небольшом, расположенном на Пушкинской набережной Парка Горького Театре музыки и драмы Стаса Намина на всех спектаклях – аншлаги. И естественно, на последних, премьерных: «Пенелопа, или 2+2», новом мюзикле Геннадия Гладкова, «Маленьком принце» и вышедшем в декабре 2012-го «Космосе» по рассказам Шукшина. С Наминым мы встретились в его театре.

«В мейнстриме ничего не понимаю»

– Стас, я, честно говоря, удивился, узнав, что вы, наряду с классическими мюзиклами и рок-операми поставили у себя Шукшина. Чем он вам близок?

– Странный вопрос. Он был бы правомерен, если бы я поставил что-то недостойное. А это всё равно что спрашивать, чем мне близки Шекспир, Пушкин, Лорка, Моэм, чьи пьесы также идут у нас в театре.

– Может, тем, что герой Шукшина – это русский характер, человек, живущий независимо, этакий аутсайдер?

– А что, человек, живущий независимо – это аутсайдер? Тогда я не понимаю этого термина. Мне кажется, главное то, что у Шукшина созданы яркие и реальные, типичные русские характеры, абсолютно живые, существующие среди нас. Мы старались, насколько возможно, сохранить их на сцене именно такими. Декорации для спектакля созданы художницей Катей Медведевой, а музыка – Сергеем Старостиным на основе старинных деревенских распевов, всё исполняется актёрами живьём, как, собственно, и вся музыка у нас в театре.

– Есть мнение, что вы, управлявший на рубеже 90-хпервой в стране музыкальной, медийной и шоу-бизнес-империей SNC, бывший на дружеской ноге с великим Фрэнком Заппой и другими знаменитостями, растеряли былое величие и выскочили из мейнстрима…

– Подобное мне довольно странно слышать, так как в мейнстриме, как вы его называете, я ничего не понимаю, никогда в него не «вскакивал» и величия, вроде, не терял – так как никогда его и не имел… Может быть, просто тогда нашему жёлто-попсовому мейнстриму по неопытности показалось модным то, чем я занимаюсь, а потом он быстро сориентировался и нашёл настоящую моду – новоиспечённый отечественный шоу-бизнес, к которому я отношения, слава богу, не имею. А если кто-то пытается определить мой успех громкими фамилиями людей, которые со мной общаются, или степенью модности, то это довольно глупо. Для меня успех – это когда мне удаётся сделать что-нибудь так, что нравится мне самому и тем людям, мнение которых я уважаю. А это непросто.

– А как же созданная вами группа «Парк Горького»? Всемирно известная команда быстро сошла на нет – это ведь явное ваше поражение?

– Вы пытаетесь меня провоцировать? Да, мне хотелось создать музыкальный проект, который смог бы конкурировать, пробить железный занавес американского, а значит, и мирового шоу-бизнеса. Это была, казалось, абсолютно нереальная, но очень уж заманчивая и азартная для меня задача. Нельзя было сделать ни одной ошибки. Сначала придумал название – по месту жительства, затем логотип – серп и молот GP, и только потом начал собирать музыкантов. Всех, кроме Коли Носкова, я взял из «Цветов». Фестиваль в Лужниках, который я сделал в 1989 году с «Бон Джови», Оззи, «Скорпионз», «Мотли Крю», стал трамплином для «Парка», и мне удалось поставить их в мировые чарты, сделав популярными на весь мир. Причём по-честному – музыкой, а не другими средствами, распространёнными в шоу-бизнесе. Где же тут поражение? Это был двухлетний труд, который для меня увенчался полным успехом. Другое дело, что этот проект мог бы и сегодня существовать на высшем уровне мировой рок-сцены и представлять там Россию, но это уже другая тема. Мои амбиции состояли в том, чтобы придумать и успешно осуществить проект, а сколько лет он проживёт – вопрос уже не мой. К сожалению, совковое местечковое мышление некоторых музыкантов его угробило, «жадность фраера сгубила».

– Вы же и песни им писали. Знаменитая «Вang!» – это ваше?

– Нет, все лучшие песни «Парка» написаны Колей Носковым. Только ему в группе я доверял петь соло, и он же писал музыку. Он был реальным лидером группы. Конечно, и после распада «Парка» он остался полноценной творческой личностью – серьёзным, настоящим, достойным человеком и музыкантом.

Ереванский прорыв

– На кого из своих знаменитых дедов вы больше похожи? На политического деятеля Анастаса Микояна? На авиаконструктора Артёма Микояна? Или на их брата Ерванда, который ничем особенным, кроме весёлого нрава, не прославился?

– На первых двоих, думаю, я мало похож, так как не имею ни таланта, ни желания заниматься тем, чему они посвятили жизнь. А Ерванд, помимо весёлого характера, может быть, тоже имел какие-нибудь таланты, но особенно не заморачивался по этому поводу и вашему любимому мейнстриму не известен…

– Как и вы?

– Нет, мне не удалось пройти незамеченным, с моими амбициями это было трудно. Как только мне приходила в голову какая-нибудь глупость, так я её зачем-то пытался воплотить в реальность, и это бывало довольно громко.

– Вроде рок-фестиваля в Ереване, который вы организовали в 1981 году, – это ведь был первый в стране фестиваль рок-, джаз- и поп-музыки, куда приехали трио Ганелина, молодые Валерий Леонтьев, Жанна Бичевская, «Цветы», которых после этого в очередной раз запретили?

– И ещё отличная рок-н-ролльная команда из Таллинна «Магнетик Бэнд», оркестр Орбеляна… Я пригласил ещё группы из Голландии и Англии, но их не пустили дальше Москвы. Фестиваль проходил на огромном ереванском велотреке, «Цветы» его заканчивали, народ сходил с ума, все пели и плясали, были счастливы. В СССР концерты обычно заканчивались в 10 вечера, а тут я часа в 2 ночи, после очередного рок-н-ролла, спросил у публики: «Устали?» – «Не-ет!» И мы продолжили.

– Всё кончилось обвинениями вас во всех смертных грехах – что вы сделали символом фестиваля орла, «агрессивную птицу», которая ассоциируется с американским орлом.

– Да. У нас на плакате и карта Армении парила в космосе. Нас обвинили в сепаратизме, будто мы хотим отделить Армению от СССР. Короче, в ереванском аэропорту у меня отобрали паспорт, а журнал «Тайм» написал восторженный разворот об этом фестивале. Для центрального телевидения знаменитый режиссёр Евгений Гинзбург снимал весь концерт, но в Москве его заставили размагнитить плёнку. Смешные были времена.

Территория свободы

– Насколько я знаю, «глупости» приходят вам в голову с детства, с той поры, когда вы в ГДР, месте службы вашего отца, бегали на полигон искать неразорвавшиеся боеприпасы?

– Да, туда, естественно, вход был запрещён, в любую секунду могла произойти трагедия, но мы нашей школьной компанией прогуливали уроки и, конечно, туда бегали.

– В «Цветах» в 70-х вы были вынуждены играть свои песни в советских эстрадных аранжировках. Но и через них вся страна чувствовала рок-драйв и училась у вас. Как удавалось не петь «мой адрес – не дом и не улица» и «Ленин такой молодой»? Это такое же хулиганство!

– Не знаю. Всё складывалось само собой, мы не задумывались на тему протестов, а просто играли в кайф. А то, что соглашались для записей делать аранжировки более мягкими – для меня был небольшой компромисс. В «Цветах» всегда играли музыканты высокого класса, и те же «Звёздочку», «Счастье», «Летний вечер» или «Ностальгию» Никольский, Саруханов, Лосев, Малинин, Слизунов, Фокин, Дюжиков, Петровский в 2000-х,и Предтеченский, Диордица, Грецинин, Асламазов, Вильнин могли играть в любых аранжировках и интерпретациях. Все они с любой музыкой на ты – от классики и джаза до тяжёлого рока и даже панка и рэпа. На последнем концерте в «Крокусе» «Цветы» сыграли «Рано прощаться» с хором Александрова и «Отзвуками Му», а «Старый рояль» – со «Здоб ши Здуб» в стиле RHCP. Весь мир исполняет песни «Битлз» в разных аранжировках и версиях, и они полноценно живут уже более пятидесяти лет.

– В середине 80-х вы создали Центр Стаса Намина. На какие деньги вы это сделали?

– Дело было не в деньгах. Тогда всё не так дорого и стоило. «Цветы» много лет собирали себе аппаратуру и инструменты, которые в студии центра и использовались. И «Бригада С», и «Моральный кодекс», и «Калинов мост», и «Парк Горького», и другие записывались и выступали на нашем «аппарате». «Цветы» выезжали на гастроли, брали группы с собой, представляли их публике. Тогда это были полузапрещённые и никому не известные ансамбли, которые нуждались в такой помощи.

– И при этом ничего не платили?

– Конечно, нет! Бесплатными были и студии, и техническая база, и реклама, и продюсерская помощь. В центре были не только музыканты, но и молодые поэты, дизайнеры, художники, фотографы. У нас была запретная для совка территория, где существовала новая, свободная творческая жизнь, основанная на собственном вкусе, совести и внутреннем ощущении того, что надо делать. Здесь общались все вместе – от рок-н-ролльных музыкантов до поэтов андеграунда Кати Рыжиковой и Петлюры, Пелевина, который оформлял у нас свою первую книжку. Разные творческие люди собирались здесь и варились в одной каше, творили каждый своё, вдохновляясь друг от друга. Сюда же приезжали Фрэнк Заппа и «Пинк Флойд», Питер Гэбриел и Роберт Де Ниро, «Ю-ту» и Энни Леннокс, и все были вместе в одной тусовке…

– А не жалко, что всё сошло на нет?

– Всему своё время. Сейчас совершенно другая жизнь, каждый занимается своим делом и зарабатывает деньги. Вообще, мне кажется, актуальность рок-н-ролла как рупора, через который люди узнают что-то новое, исчезла, да мне и самому подобное «общежитие» уже неинтересно. Я уже больше 20 лет никого не продюсирую, давно не организовываю фестивалей и т. п. Я занимаюсь собственной музыкой, фотографией, театром, живописью, ещё разными вещами, отнимающими так много времени, что больше ни на что его не остаётся. Я уже на воздушных шарах-то перестал летать. Зато научился играть на ситаре и недавно дал концерт в Индии.

Девелопер поневоле

– Чем шоу-бизнес, который Фрэнк Заппа определил как «самый грязный», отличается от обычного бизнеса?

– Шоу-бизнес зарабатывает на массовом вкусе (или безвкусице) и изначально построен на обмане зрителя. Массы платят за звёзд, и шоу-бизнес делает их из чего попало, талант для этого не нужен. Это своеобразная мясорубка, в которую кладут всё подряд, и лучше попроще и подешевле, лишь бы выходили деньги. А бизнес, как я наивно предполагаю, должен быть созидательным, достойным и честным. Это симбиоз математики, логики, здравого смысла, уважения к людям и природе. Я стараюсь выбирать для себя по возможности что-то подобное.

– А конкретнее?

– В начале 90-х, когда я сделал совместное предприятие с компанией «Фуллер Девелопмент», одной из самых успешных на Манхеттене, я работал в Нью-Йорке, постигая премудрости этой профессии. Девелопмент – это развитие недвижимости, когда из ничего возникает что-то. Это как бы продюсирование в строительстве: девелопер придумывает концепцию, находит площадку, создаёт архитектурный проект, и это превращается в реальную материальную недвижимость, которая начинает жить собственной жизнью и переживёт того, кто её придумал и создал. Перепродажа недвижимости – это совершенно другая профессия, которая, как и любая спекуляция, меня мало интересует. Придумывание и воплощение в реальность чего-то, чего раньше не было, – это особый, ни с чем не сравнимый кайф, и не только для меня, а, думаю, для всех нормальных людей. Это как подарок человечеству. Приятно же дарить подарки.

– Вы занялись бизнесом специально, чтобы не зарабатывать творчеством?

– Собственно говоря, да. Деньги нужны всем, но оказалось, что зарабатывать их искусством мне лично некомфортно. В музыке, в театре, да и в других моих творческих экспериментах то, что мне интересно сегодня делать, не позволяет много зарабатывать. Это не соответствуем массовому вкусу. Ну не могу я как Киркоров и Михайлов! Вот, к примеру, сейчас мы работаем в театре над новой версией оперы Моцарта «Женитьба Фигаро». Разве это может быть коммерческим проектом? Но объективно – это же потрясающе красивая музыка, и Бомарше не самый плохой драматург. Я не могу отказать себе в удовольствии порадоваться этой красоте. Вообще, красота оказалась единственным наркотиком, с которым я не смог справиться.

– За ней вы и двинулись в 80-х на Высшие кинорежиссёрские курсы?

– Нет, я пошёл туда, желая получить новую профессию, когда в рок-н-ролле мне совсем закрыли дорогу. Там преподавали гениальные личности: Александр Митта, Паола Волкова, легендарный Лев Гумилёв... Со Львом Николаевичем мы часто оставались после лекций и разговаривали. Его трудно было понять, он и картавил, и шепелявил одновременно, и я очень старался не пропустить ни одного слова.

– Почему вы назвали свой театр Театром музыки и драмы, а, скажем, не Театром мюзикла – вы же первым начали этот жанр в стране 12 лет назад?

– Слово «мюзикл», по-моему, не полностью охватывает те музыкальные жанры, которыми мы занимаемся в театре. У нас есть и чисто драматические спектакли, вообще без музыки. Жанр музыкальных спектаклей, которыми мы занимаемся, иногда трудно определить, но даже когда это классические мюзиклы и рок-оперы, мы стараемся привнести в них особую драматическую ноту, как бы совместить жанр бродвейского мюзикла с традициями русского драматического театра. То, что нам, кажется, удалось сделать за десять лет, наверное, можно назвать жанром «драматический мюзикл». Он построен не на дорогих костюмах и декорациях, а на искренней игре актёров, на качественном вокале и режиссуре. Мы стараемся обойтись без модных театральных приёмов, придерживаемся классических канонов и при этом свободно экспериментируем, не ограничивая себя ни в форме, ни в содержании.

– И как с этим справляются ваши актёры? Вы приглашаете звёзд?

– В наш театр ходят не на имена, а на труппу, на команду талантливых и искренних актёров, на качественные постановки. Создавая театр, я хотел, чтобы все актёры умели одинаково профессионально работать во всех музыкальных и драматических жанрах и владеть профессиональным вокалом, танцем и актёрским мастерством. В мире это называется triple track.