В программе «Мастера» - российский музыкант, композитор и продюсер, художник и фотограф, режиссёр-постановщик и продюсер театра и кино, создатель многих новаторских проектов Стас Намин.
Берлин: Дорогие друзья, уважаемые слушатели, очередная программа из цикла «Мастера» в эфире. У микрофона Диана Берлин, здравствуйте! Сегодня у нас гость замечательный. Единственная только сложность, настолько много сделал наш сегодняшний гость, герой этой программы, в самых различных областях культуры, что, честно, я боюсь, что мы не сможем вместить всё сделанное в отведённое эфирное время! Ну, тем не менее. Его картины выставляются в лучших российских музеях и за рубежом. Его фотовыставки привлекают огромное количество почитателей фотоискусства. Но этот человек задумал делать глянцевый журнал. И это был лучший журнал в стране. Он первым сделал радио коммерческое в FM-диапазоне. И мы все восторгались этим радио. Но это лишь маленькая часть того, что сделал на сегодняшний момент герой этой программы! Известный музыкант, композитор, продюсер Стас Намин! Ну, я Вам должна сказать, что это всё равно не всё. И, я надеюсь, что потихонечку при нашем разговоре, мы будем выяснять ещё какие-то стороны. Вот здесь диски. Я Вам сразу говорю, и сегодня мы услышим. Это новое, совсем только что сделанное. С живого концерта.
Намин: Это да. Это ещё не вышло. Это просто живой концерт юбилейный.
Берлин: Вот! Живой юбилейный концерт, о котором мне тоже очень хочется Вам рассказать. Я думаю, что многие из Вас его видели. Но, тем не менее, мы этого коснёмся тоже. Стас, мы встречаемся с Вами на пороге юбилейных дней. И это очень приятно. К такому юбилею сделать то, что Вы сделали. Я знаю Вас многие, многие годы. Не могу понять, вот как Вам это всё удалось? Вопреки – только если.
Намин: Ну, юбилей Вы имеете в виду театра? Десять лет.
Берлин: Я имею в виду юбилей театра. И…
Намин: Нет. Больше юбилея, у меня нет юбилея никакого.
Берлин: Пока нет. Будет очередной…
Намин: Это юбилей театра десятилетие театра.
Берлин: Да.
Намин: И сорокалетие группы «Цветы».
Берлин: Это потрясающий юбилей любимой группы.
Намин: Ну, во всяком случае, я не мог себе представить, что когда-либо буду справлять подобный юбилей этой группы.
Берлин: Да. И, всё-таки. Вот как Вам удалось – вопреки всему? Я помню, как это было. Как это начиналось. Было нельзя – всё! «Цветы» – нельзя! Намина – нельзя! Длинные волосы – нельзя! Петь именно в этой манере было нельзя! И это всё было.
Намин: Ну, сейчас это смешно звучит всё. Сейчас невозможно это даже объяснить ни одному человеку. Потому что для того, чтобы понять, что за слово такое «нельзя»? И что было – нельзя, а что – можно? Для этого надо было обязательно прожить то время! Потому что, вот, когда кончилось то время. И сейчас как бы… Кому-то кто-то говорит: «А как? А что там запрещать-то, собственно, было? Там, вот, мягкие, изящные, невинные песенки»! Поэтому объяснить это невозможно было. И я и не пытаюсь объяснить. Ну, проехали уже. Сейчас уже можно. И, слава Богу!
Берлин: Ну, проехали. И, всё-таки, интересно. А что Вам помогало идти всё равно напролом? Кто эти люди? Или, вообще, что это?
Намин: Ну, не знаю… По молодости был дурак. И хотелось что-то такое сделать. Вообще, вот сейчас уже и у меня амбиции, так, поменьше, наверное.
Берлин: Поменьше?! Ничего себе! После того юбилейного концерта, который я видела в одном из лучших на сегодняшний день залов Москвы! В Крокус-Сити! Вы говорите, что у Вас амбиций поменьше? Нет. Я не видела такого концерта долгие, долгие десятилетия! Чтобы все пели вживую! На сцене были нормальные микрофоны! А Вы говорите – амбиции.
Намин: Ну, Вы знаете что? Я, вообще, и тогда-то – в семидесятых, когда, в общем, мы были как бы революционеры в музыке – тогда-то не считал, что мы что-то особенное такое делаем! А сейчас просто настолько устоялось, критерий, по которому мы работаем, он уже стал понятен для нас самих. Мы просто делаем то, что нам хочется. И мы настолько далеки от моды, от каких-то течений и влияний и так далее. Я не уверен, что это кому-то надо, честно говоря. И тогда, честно говоря, не был уверен. Просто, по факту получилось, что это популярные песни стали. А сейчас, мне кажется, песни вообще мало кого интересуют! И это просто такое, как бы домашнее, творчество. Вот то, что мы сделали – концерт этот. Абсолютно, с моей точки зрения, непопулярный не сегодняшний (день) жанр. Это всё-таки даже жанр непонятно какой. Ни то, ни сё. Я даже не знаю как назвать жанр. Тот, в котором мы вообще поём. Это я имею в виду «Цветы».
Берлин: Это, кстати, не совсем песни.
Намин: Я даже не знаю что это такое. Мы просто что-то делаем. Вот, играем как получается. Особенно не заморачиваемся, честно Вам скажу. Будет это популярно? Не будет? Будет раскручено?
Берлин: Ну, может, поэтому и успех.
Намин: У нас… У меня лично, это хобби всю жизнь и вот посей день. Всё чем я занимаюсь. Я имею в виду, что каким-то образом касается искусства так называемого.
Берлин: А что тогда основное?
Намин: Вот это и есть основное.
Берлин: Значит, всё-таки, это не совсем хобби!
Намин: Как не совсем? Я же не на этом зарабатываю деньги. Значит, всё-таки… Я просто разделил эту тему в своей жизни. То есть, я понял, что мне не удаётся в жизни любимыми делами какими-то, увлечениями… и одновременно на этом, чтобы мне за это платили! Вот, для меня оказалось так, что сегодняшний… Может быть, раньше. Может быть, когда была популярность, и мы продали больше шестидесяти миллионов пластинок. Ну, тогда же не платили за эти пластинки.
Берлин: Да. Была популярность. Денег не было.
Намин: А сейчас – да… Уже никто такие тиражи и не делает. И проехали то время. Поэтому, так вот сложилось, что я на любимых увлечениях своих зарабатывать деньги отказался. И решил, что я буду как бы «таскать мешки в порту» – таким образом зарабатывать себе на хлеб. Ну, занимаюсь разным бизнесом и так далее. Это как бы параллельно. И это вот вынужденная... Вот почему я говорю «таскать мешки в пору»? Потому что это вынужденная ситуация. Была бы у меня рента какая-нибудь, или какое-нибудь наследство бешенное, то я бы этим не занимался. Это просто так. Надо же как-то содержать и музыку, и театр, и другие какие-то траты. Это всё требует трат. Поэтому у меня это разделено. Вот, «мешки» в одном месте «таскаю в порту». За что, собственно, получаю деньги какие-то, зарабатываю на хлеб и на кайф на свой. А там, где кайф – там кайф.
Берлин: Ну, это действительно – кайф. Артисты совершенно замечательные. Я таких просто не видела. И то, что они делают на сцене, и в плане вокала и артистичности. И движения сценического. Они, конечно, удивительные. А где Вы берёте этих ребят?
Намин: Да много, просто они невостребованные, вообще у нас как бы. У нас культура особенная в стране. И она как бы не подразумевает особенно вот такого жанра. Я не знаю – жанр это? Это слово-то, вообще, раздражают меня давно.
Берлин: Вообще, это – искусство.
Намин: Я не знаю, что это такое.
Берлин: Это искусство.
Намин: Вот мне трудно понять, что это такое. Вообще, искусство – не искусство. Как оно вообще… По каким критериям определить, где искусство, где нет? Я-то сам для себя чувствую, что мне нравится – вот то и делаю. И приглашаю с собой… Вы же помните, Дина, да? Что у нас первые двадцать лет жизни «Цветов»? Собственно, жизнь, вот, сорокалетие «Цветов», она же, как бы сложилась так странно. Сначала было первые двадцать лет активности группы. За это время не было вообще постоянного состава. Нельзя назвать практически ни одного человека, кто был бы постоянно в группе. За это время поменялось около пятидесяти музыкантов. Лёша Козлов…
Берлин: Один другого лучше.
Намин: Да. Хорошие все, конечно. От Лёши Козлова, я говорю, и, там, Юры Фокина, Серёжи Дюжикова. Там… Я не знаю… Саши Слезунова, потрясающего совершенно. И до, там, Саруханова, Никольского, Лосева…
Берлин: Коля Носков.
Намин: Малинина. И очень много хороших музыкантов разных. И рок, и джаз и, я не знаю – что. Но после этого – десять лет, начиная с восемьдесят девятого года. Когда нас выпустили за границу в восемьдесят шестом. Впервые в жизни за рубеж. В смысле, на Запад. И после этого мы сделали мировое турне и остановились. И вот потом десять лет не работали вообще. И, фактически, получилось так, что десять лет не работали, а потом, когда собрались – уже в театре. То есть, когда я организовал театр, я решил воскресить группу. И группа, собственно, в шоу-бизнес не пошла, а так и осталась в театре. Поэтому, грубо говоря, двадцать лет нас вообще не было. Вот десять лет, когда мы, как бы, реально не существовали. А потом ещё десять лет, когда, вроде существовали, но так, камерно в театре что-то делали. Но в шоу-бизнес не показывались.
Берлин: Но песни-то не забыли!
Намин: Вот, для меня это очень странно.
Берлин: Ну, не забыли, Вы же видели это в концерте. Они же пели каждую песню.
Намин: Да. И, собственно, из-за этого в сорокалетие мы решили опять выйти на большую сцену.
Берлин: Вот такой подарок своим поклонникам.
Намин: Записали альбом «Назад в СССР». Где почему «Назад в СССР»? Не только потому, что «Битлз» спели »Back in USSR». А потому, что мы действительно назад в СССР возвратились виртуально. Спели вот те самые песни. А после этого, именно вот в год сорокалетия успели записать, собственно, вот, один двойной альбом «Назад в СССР». А сейчас уже ещё один записали. Это уже называется «Распахни своё окно». И который включил следующий период жизни. Это, вот, наши, как бы, запрещённые песни с восемьдесят третьего по восемьдесят шестой. Тогда тоже у нас был целый репертуар большой, который вообще не вышел. Там одна только песня появилась «Ностальгия по настоящему». Все остальные были закрыты. И мы вот его сделали, и плюс две песни новые. «Распахни своё окно» и ещё там одну.
Берлин: Ну, я не знаю. Вы говорите, что Вас не было какое-то количество времени. Я работала…
Намин: Двадцать лет.
Берлин: Двадцать лет. Я это время работала на радио в прямом эфире. И были концерты по заявкам. Без «Звёздочки» вообще не было ни одного концерта. Ну, я там не говорю, «Мы желаем счастья Вам»– это как бы вообще программная песня нашего народа.
Намин: Вы знаете, интересный феномен, что песни действительно помнят, но не знают, кто их поёт! Потому что мы не существовали…
Берлин: Ну, да. И, конечно, не знают авторов.
Намин: Ну, авторы не обязательно. Но, всё-таки, кто исполняет, как бы обычно принято представлять себе. Что, там, «Осень» поёт Шевчук, да? Там, какой-нибудь «Мир прогнётся под нас»… Понятно, кто чего поёт. А тут, странная ситуация.
Берлин: Не могу, я с Вами согласится!
Намин: Почему?
Берлин: Нет! Нет! Нет! «Цветы» не уходили из эфира.
Намин: Это Вам кажется так.
Берлин: Ну, как? Я же слышала название!
Намин: Это вот спросите у многих сегодня, ну, там, у молодёжи. Песни знают, но не знают, кто это поёт. Это вот сейчас только, вот, когда мы появились опять вот сорокалетие своё на Первом канале, всё это спели – действительно напомнили. Оказалось, что практически весь репертуар у нас – известные песни. Собственно, это тоже какая-то такая странная ситуация. Просто вот у «Машины времени» – так. Ну, я не знаю. У Антонова Юры – так. Ну, я не знаю, ещё у кого?
Берлин: Ну, а больше их и нет. Вас и мало.
Намин: Действительно, получилось так, что мало, конечно. Ну, вот когда весь репертуар у нас не два, не три хита, да? Это мы сами так не особенно на это обращали внимание. Но, когда вот, получилось, что целый концерт – огромный – три с половиной часа был концерт...
Берлин: Три с половиной часа и зал пел три с половиной часа. Вот, что интересно. А какие гости были!
Намин: Очень достойные.
Берлин: Так не каждый раз приходит Людмила Марковна, чтобы спеть одну песню!
Намин: Да.
Берлин: Ну, я, там, не говорю обо всех остальных.
Намин: Юра Шевчук потрясающий, Андрей Макаревич. Да, нет. Всех перечислять можно. Потому что все, действительно… Оскар Борисович (Фельцман) пришёл!
Берлин: Оскар Борисович пришёл, да. Вы из очень интересной семьи, Стас! И об этом все знают. Семья, действительно, интересная. Но не просто семья, о которой все знают по именам, да? Анастас Иванович Микаян – человек известный всем. И разным абсолютно поколениям. Нет! Его дети – известные люди! Ваша мама совершенно замечательная, высокообразованный человек. То есть, вот, как бы, ни на ком «судьба не отдыхает»! Вот интересно – внук! Вот тут, казалось бы, ей немножко присесть отдохнуть. Но тоже не получилось.
Намин: Почему? Получилось.
Берлин: Нет. Ну, давайте…
Намин: Конечно, на мне точно всё отдохнуло.
Берлин: Нет. Ну, давайте об этом уже будем судить мы.
Намин: Великих людей каких-то, у меня есть родственники, действительно, какие-то…
Берлин: Великие.
Намин: А я там что-то такое…
Берлин: Люди великие.
Намин: Дринь-дринь на гитарке.
Берлин: Ну, ладно! Я понимаю.
Намин: Я думаю, что…
Берлин: Мы ещё к этому тоже вернёмся. Вы знаете, что мне интересно. Ну, наверняка, в Ваш дом приходили какие-то.. ну, знаковые люди?
Намин: Ну, к родителям. Да. Конечно. К маме.
Берлин: К родителям. Ну, Вы же видели их? Вы же с ними общались? Кто они? Кто эти люди?
Намин: Ну, как? Ну, конечно, большие люди. И мне повезло, что я их видел. Правда, от этого мне ничего не передалось. Так, потрогал их живых…
Берлин: А, Вы знаете, так не бывает.
Намин: Да, ну…
Берлин: «От осинки не родятся апельсинки»! Знаете?
Намин: Ну, во всяком случае, действительно, приходили к нам гости. Мама вообще дружила с детства, она закончила консерваторию. И с детства дружила с Арно Бабаджаняном, и с Хачатуряном. И потом, там, приехав в Москву, она, уже будучи двадцатилетней девушкой, подружилась с Рихтером. У меня есть фотографии. Рихтер впервые у себя с Ниной Дорлеак, они устроили Новый год. Новый год был запрещён у нас в стране! И вот в те годы, как раз, когда она приехала в Москву – вдруг такой прорыв. Вот Рихтер такую смелость в себе проявил и устроил Новый год. Такой буржуазный праздник. И вот они все сделали, нарядились карнавально. И у них есть фотография. Вот, мама вместе с ними. Ну, и так вот развивалась жизнь. И по жизни, конечно, у неё очень много было друзей. И Шостакович Дим Димыч, потрясающего юмора, глубины, изящества очень удивительный человек…
Берлин: Его так звали, да, между собой?
Намин: Конечно. Конечно. Да. Вот он, действительно… Ну, сейчас… Это отдельный разговор про таких людей, как он. Потому что он, с моей точки зрения, он такой несомненный гений! Вот есть просто гениальные люди. А он не гениальный человек, а просто – гений! Я считаю, что вот он как бы над облаками совсем летает. Над всеми. У меня, кстати, есть фотография потрясающая, где сидит семнадцатилетний Шостакович, а рядом с ним… Он у рояля сидит и так оглядывается, так непонятно, что… Ему не очень понятно, что происходит. А к нему пришли сниматься, специально позировать на фотографии, Мейерхольд, Маяковский, который, там, растерянный немножко. Не понимает, ну, ладно. Смотрит в камеру. И они пришли к нему, а он – семнадцатилетний мальчик. У рояля просто сидит. То есть, не он к ним пришёл сниматься, а они пришли сделать… Они взрослые уже мужики. И это потрясающая фотография, которая просто говорит о том, что, когда ему было семнадцать – все эти ребята понимали, что он гений! А ему всего семнадцать было, он не написал ещё великих своих произведений!
Берлин: Вы брали уроки композиции у Арно Арутюновича Бабаджаняна, да?
Намин: Ну, это громко сказано. Он был друг семьи. И мы, действительно, дружили все очень. И он просто мне помогал. Вот, там меня, вот, частно обучал меня фортепиано. И всё время говорил, что меня всё время тянет на джаз. А я не понимал про что речь идёт. Потому что джаз я по сей день играть по-человечески не умею. Поэтому, на что меня тянуло, я не знаю. Там, может быть, тогда уже это был рок-н-ролл какой-то?
Берлин: Что значит, не умею?
Намин: Ну, потому что…
Берлин: Я слышала много раз Вас. Но Ваше соло на этом юбилейном концерте, гитарное? Это, это класс!
Намин: Спасибо, Дина, за комплимент.
Берлин: Это высочайший класс!
Намин: А, Вы знаете, что? Я, вообще, как бы, вот, планки ставлю другие себе. Поэтому я не называю это умением серьёзным. Вот, у меня друг такой был, он, к сожалению, умер, звали его Френк Запа. Его мало кто знает. Вот он умел – правда – играть на гитаре. Ну, а я – так, эксперименты. Я вообще называю всю свою активность в плане, так называемого искусства, как эксперименты.
Берлин: Это очередная программа из цикла «Мастера», и сегодня её герой Стас Намин. Ну, вот смотрите. Это правда, что Вы были знакомы с Гия Канчели, да? Знакомы, вернее.
Намин: Не был. Слава Богу, он жив здоров.
Берлин: Да, да, да.
Намин: Мы друзья. Да.
Берлин: Леонид Коган?
Намин: И Шнитке, и ещё очень много. Вообще, со Шнитке была отдельная ситуация. Мы с ним общались дома, когда он к нам приходил. А где-то уже вот лет двадцать назад, ко мне приехал в гости в Москву Фрэнк Заппа. Ну, его мало кто знает в Москве, в России. Но в мире он считается как Джон Леннон или больше того. Потому что он в разных жанрах сделал такую же революцию. И, начиная от симфонического и джазового, кончая роком. И он приехал в Москву. И ко мне позвонил Шнитке и говорит, что: «Действительно, Стас, у тебя приехал Фрэнк Заппа»? Я говорю: «Да». Он говорит: «А можно познакомиться с ним?» Я говорю: «Приезжай». Он приехал ко мне в Зелёный театр в парк Горького, где у нас уже была база там. И у нас был разговор, где я их познакомил. Но они говорят, этот по-немецки знает, а тот, как бы, по-английски. Ну, им не на чем разговаривать. Поэтому я был переводчиком. Вот часа два мы разговаривали. И разговор был такой, что, в основном Альфред спрашивал Фрэнка разные, интересные вопросы. Например: «А где в этнической музыке существует минорная пентатоника?» Тот говорит: «На юго-востоке Японии». Вот такие разговоры, да? Потом говорит: «А как записывать? Какие варианты записи в нотах есть?» И вот тот говорит: «Вот есть вариант – вот так записать. Есть вариант вот так». Вот такой разговор часа два с половиной. Потом я уже понимаю, что это, вообще, два гения разговаривают, а я переводчиком работаю. И позвонил. Решил, что надо это как-то вообще зафиксировать. Значит, я позвонил. Давиденко Володя такой есть.
Берлин: Да. Замечательный Володя Давиденко.
Намин: У них была «До и после полуночи», помните такую?
Берлин: Да. С Володей Молчановым.
Намин: Я говорю: «Вот, ребята! Вот у меня вот такая ситуация. Я могу их к Вам привезти. Если хотите». Они говорят: «Давай привози». Ну, значит, мы приехали, они всё записали. В эфир не пустили, это естественно. И стёрли. Потому что, говорят, у нас плёнки нету больше свободной.
Берлин: Вот интересно. Из-за кого не пустили? Из-за Шнитке?
Намин: Я не знаю. Тогда это уже перестройка была! Ну, как бы – Начало. Запах перестройки. Но всё равно. Что-то из-за кого-то чего-то не пустили.
Берлин: Но Вам никогда не мешало привозить вот этих знаковых мировых знаменитостей сюда.
Намин: Да я не привозил. Один раз только я сделал это. Это редко очень было. Я не по этой части.
Берлин: А фестивали?
Намин: Вот это вот единственное.
Берлин: А что это было?
Намин: Ну, тогда – да.
Берлин: Ну, не надо приуменьшать! Вот, Вы знаете? Если это для Вас хобби? То для людей, которые жили этой музыкой, это был вообще просто глоток.
Намин: Ну, для меня тоже.
Берлин: Ну, согласитесь?
Намин: Нет. Вы не приуменьшаете понятие «хобби». Я и не собираюсь это сам приуменьшать. То есть, когда я говорю хобби, я имею в виду, что я на этом деньги не зарабатываю. А это совершенно не значит, что я должен это дилетантски делать.
Берлин: А я помню, Вы продюсировали симфонический оркестр?
Намин: Ну, продюсировал – это, наверное, неправильно.
Берлин: Неправильно?
Намин: Я его, как бы…
Берлин: Вы его сделали.
Намин: Сделал с нуля. Ну, и, соответственно, потом им занимался. Это называется – продюсировал? Наверное. Да.
Берлин: Да. Да.
Намин: Московский симфонический оркестр. Просто такого не было раньше. В восемьдесят восьмом году я его сделал. И тогда было очень интересно, там, какие-то вот… Помимо того, что мы много работали здесь, в Москве – и в Консерватории, и в зале Чайковского. И делали очень интересные произведения, неожиданные. Но, кроме всего прочего, у нас был еще, как бы, другой такой придуман имидж новый оркестра. Который… На западе он существует Лондонский симфонический оркестр играет «Битлз» иногда. Бостонский оркестр. Называется «Бостон-попс». Играет тоже… Имеет второй репертуар. Который – там как бы шлягеры, классические шлягеры, или ещё что-то подобное. Вот. А я сделал «THE MOSCOW SYMPHONY ROCKS» назывался. И суть его была в том, что мы играли как раз симфонические вариации рок музыки. «Lead Zeppelin», «The Jimi Hendrix» в симфонической обработке. Это не значит, что, там, играли барабаны и оркестр. Там вообще не было барабанов.
Берлин: Всё равно, это было симфоническое звучание.
Намин: Нет, нет. Нет, нет. Не всё равно, а просто чисто симфоническое.
Берлин: Чисто симфоническое.
Намин: Там не было гитары, не было бас-гитары. То есть, не было рок-инструментов. Были только классические симфонические инструменты. И оркестровка была сделана на симфонический оркестр. Без разных, там, барабанщиков. Поэтому это было, действительно, какая-то такая знаковая ситуация, которую в мире ещё никто не делал. И мы поехали в тур даже тогда. Потрясающий тур вместе с «Electric Light Orchestra», такая известная рок-группа в мире. И мы сделали тур по Великобритании. Вот Московский симфонический оркестр и «Electric Light Orchestra». Совместный тур, который снят на видео и, в общем, очень интересный был. Ну, и по сей день я какие-то… Иногда воскрешаю этот оркестр, и что-то мы там делаем.
Берлин: Всё-таки, тянет Вас к музыке симфонической. Ну, вот, тянет.
Намин: Да, даже вот сейчас у меня эксперимент такой…
Берлин: Вот мама, всё-таки, сделала своё дело.
Намин: Сейчас, в следующем году собираюсь такой эксперимент сделать. Написать сюиты симфонические – сам – для симфонического оркестра. И, может быть, издам диск. Этого хамства я себе раньше не допускал. Но тут, как эксперимент, позволю себе.
Берлин: Здорово! Вы знаете, что интересно? Что каждый раз, когда Вы что-то задумывали очень мало, кто верил в то, что это может осуществиться! Ну, правда… Первый рок-фестиваль. Помните первый рок-фестиваль?
Намин: Ну, первый, может, никто не помнит?
Берлин: Нет. Ну, как…
Намин: Первый в Ереване был.
Берлин: Наши слушатели помнят. В Ереване...
Намин: Вы его знаете?
Берлин: Да. Конечно.
Намин: Неужели его кто-то помнит?
Берлин: Безусловно. Первых всегда помнят. То есть, это то – чего не должно было быть ни в коем случае! Ну, он был!
Намин: Ну, да. Ну, зато Комитет Государственной Безопасности (КГБ) написал официальное письмо в Москву оттуда, что я растлеваю молодёжь, что я там… Ещё там что-то, я не помню. И у меня отобрали паспорт, нас выгнали отовсюду. И опять… Вот после этого был у нас очередной такой… Мы попали под давление. Прокуратура за нами начала ходить. Посадить нас в тюрьму грозилась. Открытым текстом причём.
Берлин: Ну, как-то – всё?
Намин: Ну, перестройка помогла в результате.
Берлин: Ну, да. Время было другое.
Намин: Конечно. У нас вот, с восемьдесят третьего начиная уже… В восемьдесят первом это произошло. И мы по инерции, там, ещё – там, вот что-то такое где-то чего-то. Но потом «Мелодия» закрылась тоже. И всё. И вот до восемьдесят шестого, пока нас не выпустили за границу первый раз. И дальше у нас был период Свободы. Вот с восемьдесят шестого, скажем, восемьдесят седьмого, до, вот, момента, пока мы в восемьдесят девятом не остановились.
Берлин: Вот, как Вам это удаётся? Я всё равно не понимаю. Никогда наши представители популярной музыки, так скажем, да? Не занимали не то, что там какие-то призовые места в различных хит парадах, топах Запада, да? Вы делаете группу «Парк Горького», да? И она взлетает!
Намин: Ну, я трудился, я придумывал что-то, работал. Ну, это же само по себе не бывает, конечно. Это всё…
Берлин: Ну, вот… вот, что это?
Намин: Результаты бывают только после вложенного труда.
Берлин: Вы же этим занимались как продюсер. Я думаю ещё тогда мы не знали такого слова – «продюсер»?
Намин: Вы знаете, слово «продюсер» – оно вообще на сегодняшний день у нас-то извращено! Потому что у нас продюсером называют всё, что вот другого слова нет, они зазывают «продюсером». В действительности это разные слова. Там, когда сложат всё это с английского языка…
Берлин: Вот это очень интересно. Да.
Намин: Я думаю, продюсер – это, в общем, когда человек делает продукцию. Не раскручивает её, а придумывает изначально. Её нет, а он делает. Вот – продукцию, продакшн. Поэтому, вот если ты раскручиваешь уже готовую продукцию, которую не ты сделал – то это называется промоутер. Если ты ей занимаешься и делаешь ей концерты, то это называется менеджер. То есть, разные вещи. Вот поэтому… У меня – действительно. Так как я с нуля сделал…
Берлин: Вы – продюсер.
Намин: Начиная от названия, там, и – кончая – собрал людей. То это даже, может быть, и не продюсер, а больше. Как говорят, создатель это называется. А продюсер – это когда ты вот… Как бы, разные виды. Ну, в частности, чем заниматься глупостями. И какая разница? Ну, во всяком случае, да. Мне такие амбиции имели место. Вот, когда я первый раз… меня выпустили в Америку… И нас очень хорошо… нас принимали здорово. Но я понял, что это, в общем-то, приём такой одноразовый. Потому что настоящая популярность приходит, конечно, от записей, от альбомов. Когда люди слушают музыку – она им нравится – и после этого они приходят на концерт. И тогда вот я подумал, что странно, что я, как бы, воспитывался на мировой музыке. А только у нас в стране я могу сделать какие-то там… Музыку какую-то придумывать. А как попал в Америку, вроде получается я «молодец среди овец». А, когда вот попал в Америку – вроде ничего не могу сделать здесь! И тогда я решил попробовать и сделать, вот, группу такую экспортную. Специально для мирового рынка, так скажем. Это чисто коммерческий ход. Он, конечно, я не могу сказать, что он плохой с точки зрения творчества. Ну, как бы, это не моё самовыражение, несомненно. Просто, вот такой эксперимент. Я же говорю, всё – что я делаю – это только эксперимент.
Берлин: Вы знаете, как интересно? Вот, если наблюдать за Вами? Я, в общем, с такой огромной симпатией к Вам все эти годы отношусь.
Намин: Спасибо. Спасибо.
Берлин: Вы это знаете. Что я наблюдаю, я смотрю. Мне просто интересно, что же ещё придумает Стас Намин? И я такую закономерность вывела. Вы начинаете, доводите это до вершины, а потом сами закрываете!
Намин: Ну, да.
Берлин: Ну, это просто, Вы понимаете? Я аналогов не знаю!
Намин: Ну, для меня это не кормушка. Люди же обычно привыкли, что они делают себе какую-то кормушку, там, что-то такое. А после этого кушают на ней. Ну, это не интересно. Я же говорю, что…
Берлин: Да. И так… ну, так живут все.
Намин: Ну, может быть. Ну, наверное, не все, а кто-то по-другому?
Берлин: Ну, все, у кого получается хоть что-то. Вот так скажем.
Намин: Ну, во всяком случае, для меня – я Вам признаюсь честно, причём это такое редкое откровение, которое, сейчас я допущу – для меня это все мои вот увлечения, эти проекты которыми я занимаюсь – это, как бы, такая игра…
Берлин: Вот так? Я тоже так посчитала.
Намин: Которая отвлекает меня от мысли о смерти! Ну, так оно и есть! Ну, проблемы же все! Ну, вот завтра, если тебе скажут, что ты через неделю помрёшь? И ты будешь сейчас заниматься глупостями этими? Ну, конечно, нет. Поэтому… Ну, что-то же надо делать. В общем, нельзя же в жизни – просто так, ничего не делать?
Берлин: То есть, Вы так строго относитесь, вот – к жизни? К своему пребыванию в жизни?
Намин: Ну, да. Надо думать, жить по кайфу, по душе, по совести. Это и есть уважение к Богу! Когда живёшь по совести – это и называется верить в Бога! А дальше надо что-то делать. Ну, вот, я стараюсь красотой, каким-то образом украсить свою жизнь.
Берлин: Вот отсюда живопись?
Намин: Ну, всё, что я делаю, всё, в общем-то, с моей точки зрения – я тянусь к каким-то красивым вещам. Ну, субъективно. Потому что объективно это, может быть, для кого-то некрасиво. Но мне кажется, эта вот моя тяга к красоте, она для меня, вот, какой-то такой позитив, который мне высветляет жизнь!
Берлин: Вы знаете, один тянется к красоте тем, что он коллекционирует различные, дорогие, живописные полотна.
Намин: Ну, верно. Да. Тоже.
Берлин: Вот. Вот у Вас этого нет, да? Вы пишите?
Намин: Я ничего не коллекционировал никогда.
Берлин: Нет. А Вы пишете!
Намин: Ну, мне кажется коллекционирование, в принципе, это какое-то вторичное хобби. То есть, когда сам не умею, но денег достаточно или, там, не денег, а просто, там…
Берлин: Ну, да.
Намин: Ну, такая… Я в детстве коллекционировал марки. В самом глубоком детстве. Из-за этого, кстати, у меня остался какой-то географический интерес. Какой-то. Вот я недавно был на Барбадосе, например. И был разочарован. Потому что марки такие красивые, потрясающие. Пиратские какие-то крепости там сумасшедшие. Там ни одной крепости. Ничего нету. Один отель там приличный, остальное – мракобесие. Поэтому коллекционирование для меня связано только с юношеством с моим. Марки, колонии, там, разные. Когда, потрясающий, кстати, дизайн был, у этих марок. А сейчас ничего подобного нет. А, когда начинается осмысленный возраст, то, в общем, коллекционирование для меня кажется странным хобби.
Берлин: Ну, вот предположим, Ваши картины замечают, да? Вот мне просто интересно.
Намин: Да.
Берлин: Так же ли у Вас происходит, как со всем остальным? Ваши картины замечают. Их берут, и они становятся достоянием…
Намин: Нет, конечно, нет. Во-первых, так устроена жизнь, что есть популярные жанры, а есть элитные. Эксклюзивные. Поэтому, конечно же, песенки всегда будут более популярны, чем любые картины. И тут комплектовать не имеет смысла, потому что это просто закон такой. Он такой… общественного бытия. Почему, собственно, в рок-музыке сделали революцию в советское время в мире. Потому что появились средства массовой информации. До этого же тоже были менестрели всю жизнь. Просто их не слышал никто. Потому что камерно можно было спеть на ушко своей девушке, или, там, 30-ти человекам максимум. А тут появилось радио, телевидение и так далее. И тогда можно было. Эти менестрели вышли на массовую аудиторию. Вот, то же самое происходит. Массовые жанры. Типа, песен, да? Они всегда будут, конечно же, популярнее. Чем картина. А картина это, или фотография это – в общем-то, более или менее элитное творчество. Потом что их мало, людей. Надо обязательно подняться, пойти и посмотреть. Ну, на это ни времени нет, ни сил ни у кого. И, в общем, мало кого интересует.
Берлин: Вы знаете, нет.
Намин: Я это и делаю для самого себя. Песни я тоже пишу для самого себя. Поверьте. Мне приятно, когда они всем нравятся, чем больше людей их увидят, мне, конечно, будет приятнее. Но, вообще-то, я делаю это для себя всё.
Берлин: А фото? Вот я видела Ваши фотоработы.
Намин: Я еще Вас перебью на секундочку, потому что, вот это, кстати, связана с тем, что это хобби. Потому что, если бы я каким-то образом зависел от того, какие деньги мне за это платят – то я должен был, по идее, делать что-то такое, что будет востребовано, что захотят купить. А у меня совершенно такого критерия нет. Мне все равно, захотят купить, не захотят купить.
Берлин: Неужели, правда, всё равно?
Намин: Абсолютно. Честное слово. Нет, как всё равно. Купить – всё равно. Правда. Потому что я не на этом зарабатываю…
Берлин: А придти посмотреть?
Намин: А вот когда нравится, я же говорю, мне очень приятно, когда то, что я делаю от души, то, что мне нравится – нравится кому-то еще. Ну, конечно, мне это приятно очень. Другое дело, что я не делаю специально что-то, потому что я знаю как делать. Хватает мозгов для того, чтобы понять, как надо на потребу-то сделать. Потому что существует куча модных веяний и разных концепций. Которые просто можно выстроить логично. И это будет очень модно, современно и продаваемо. Но меня тошнить будет. Поэтому, вопрос в кайфе. А то, что я на этом не зарабатываю – то у меня это чисто искусство для кайфа.
Берлин: Ну, вот смотрите, Ваши фотоработы – это картины.
Намин: Ну, спасибо, мне приятно слышать.
Берлин: Это, правда, картины!
Намин: Ну, некоторые из них, может быть.
Берлин: Ну, это так.
Намин: Во всяком случае, я стараюсь, чтобы это было так. Вот так скажем.
Берлин: А что Вы любите фотографировать?
Намин: Красоту! Любую. Всё, что угодно. Что мне кажется красивым. Но вот некрасивые вещи я не фотографирую. Я почему это сейчас говорю, потому что существует жанр в изобразительном искусстве, когда культивируют какую-то такую уродливость. Мне это не близко. То есть, это не значит, что я, как бы, стараюсь закрыть глаза на реальную действительность. Просто считаю, что искусство – само по себе – это сказка. Это искусственно придумано. Это совершенно не зеркало жизни для меня. Мне не интересно делать в искусстве зеркало жизни. Я считаю, что это должна быть сказка. Придуманная. Которая должна в результате все равно иметь в изначале красоту. Даже, если нет прямого хеппи-энда. Даже, если нет прямого позитива, а есть какая-то трагедия внутри пушкинских «Маленьких трагедий», да, или шекспировских трагедий, все равно они построены на красоте.
Берлин: Вы много ездите. И Вы всюду берете с собой фотоаппарат?
Намин: Нет, конечно! Что Вы, шутите!
Берлин: А как? Откуда появляется?
Намин: Ну, фотоаппарат я беру, но вот в этом ввиду уже Айфон-4. И здесь уже high definition высокого разрешения. Вот такой фотоаппарат я беру. А что касается настоящего аппарата, я беру только тогда, когда я действительно хочу что-то снимать серьёзное. Ну, или в студии я снимаю. У меня студия есть, есть студийные портреты. И какие-то там…
Берлин: Ну, вот смотрите, Стас. От Вас, от Вашего центра, ну, просто с Ваших рук вышло много, очень много на сегодняшний день известных музыкантов. Ну, это так. Вы как-то вот следите за их судьбой?
Намин: Ну, как. Мы дружим по сей день. И, в общем-то, следить нетрудно. Потому что, если Вы говорите про известных людей, то, в общем-то…
Берлин: Да, про известных.
Намин: Ну, у них известная судьба. Следить особо не нужно.
Берлин: Но каждый пошел всё-таки своей дорогой. Я не могу сказать, что все идут…
Намин: А какой же ещё? Только своей.
Берлин: Да? И даже жанры у них разные.
Намин: Так и должно быть. А как же ещё? Они разные люди. Разные личности. Ну, и – слава Богу. А как же ещё должно быть?
Берлин: А для Вас имеет значения, вот, взлёты, падения…
Намин: Чьи?
Берлин: Ну, вот этих людей. Ваших друзей, приятелей.
Намин: Ну, жизнь устроена так. А почему должны быть всегда взлёты? Нормально. И какие-то падения. Но особых падений ни у кого не бывает. Если ты совсем уж в столб не врезался на машине.
Берлин: Вот я Вам скажу, к чему я задала этот вопрос. Чтобы ещё полнее нарисовать картину, которая называется Стас Намин. Для Вас, уважаемые слушатели. Вот, например, меня поразило – потому что за последние годы я такого не слышала – Вы в своем концерте представляли людей, сидящих в зале, ну, может быть, некоторые из них на ту минуту, на ту минуту, были неугодны каким-то представителям, может быть, власти. Или «сильным мира сего». Но то, как Вы это делали – это было легко, это было по-дружески, это было само собой. Ну, в общем, это в то время, в те дни… это было чревато…
Намин: Ну, я не знаю, я не задумываюсь на эти темы совсем. Думаю, что тут никакого нету…
Берлин: И Вы говорили: «Это мой друг. Это мой друг. Вася Иванов».
Намин: Кстати, эти представители власти тоже сидели в зале.
Берлин: Да, и представители власти сидели в зале.
Намин: Ну, и что там трагического? Я не вижу ничего здесь… Даже темы не вижу. Само собой разумеющиеся вещи.
Берлин: Понятно. Вы преподаете.
Намин: Ну, сейчас да.
Берлин: Как? Вот, честно говоря, я себе даже не представляю. Хорошие ребята?
Намин: В ГИТИСе?
Берлин: Да.
Намин: Но я, вообще, начал преподавать сначала и преподаю по сей день в Московском Гуманитарном Университете. А после этого уже начал вести еще параллельно курс в Театральной Академии.
Берлин: Это тоже хобби. Это ясно. Там уже денег не заработаешь!
Намин: Ну, конечно, нет денег! Ну, а что – хобби? Да, вся жизнь хобби! А как же ещё?
Берлин: И Вы получаете от этого тот самый кайф?
Намин: А как? Разве, вот не так? Разве не вся жизнь – хобби?
Берлин: Ну, не у всех! Ну, не у всех.
Намин: Ну, просто хобби – слово дурацкое.
Берлин: Да. Вот оно… Вам вообще это не подходит.
Намин: Давайте другое слово придумаем. Давайте, скажем, будет – «увлечение».
Берлин: Увлечение, наверное, да.
Намин: Вот, разве не увлечения должны быть «пружиной жизни»? То, чем мы занимаемся.
Берлин: В общем, да. Ну, в общем, да.
Намин: Я это называю «хобби». Но, в принципе, это… Потому что слово такое. Привычное всем. Но, вообще-то, это увлечение. Конечно, если бы мне не нравилось, вот, преподавать, и я бы не видел в этих студентах какие-то таланты явные, которым просто приятно помогать, то я бы этого и не делал. Но денег там точно, как Вы догадались, нет.
Берлин: Нет. Денег там нет, это точно.
Намин: И не только там. И вообще. А что, в театре, что ли, деньги есть? Шутите что ль? Я туда еще доплачиваю, чтобы там делать спектакли. Мы делаем, примерно, пять-шесть премьер в год. И кто же нам деньги дает на эти премьеры? Это же всё надо делать за свои деньги!
Берлин: И какие ребята! С какой отдачей они работают, да?
Намин: Потрясающе.
Берлин: Ну, правда?
Намин: Это правда. Сорок человек у нас труппа. Двадцать мальчиков, двадцать девочек. Но они поют, танцуют и играют так!
Берлин: Одинаково блистательно совершенно.
Намин: Что я сам просто в восторге. Сам.
Берлин: А, вообще, как-то вот Вы из Москвы-то выбираетесь? Вас кто-то ещё может увидеть?
Намин: Конечно. Конечно. Вообще мы ездим и за рубеж на гастроли и…
Берлин: За рубеж да. А вот по стране, интересно?
Намин: По стране тоже ездим. Вот сейчас у нас будет тур по Дальнему Востоку.
Берлин: Когда?
Намин: Он будет, начиная с двадцать четвёртого, мы улетаем, и будет неделя целая. То есть там будет пять или шесть городов. Весь Дальний Восток. И потом уже в феврале нас опять приглашают куда-то ещё. Нас возможно увидеть и у нас в театре. У нас на двести пятьдесят мест театр.
Берлин: Это в парке культуры, да?
Намин: Да. Так как Юрий Михайлович не всем помогал, а только тем, кого он избирал помогать – то я не стал его ждать, и сам построил театр. Вот, кстати, по поводу денег. Что это наоборот всё происходит. То есть, надо зарабатывать для того, чтобы строить себе театр. И у нас помещение есть…
Берлин: Можно было заработать и построить себе замок! Между прочим!
Намин: Ну, у каждого своё хобби. Вот мне в кайф так! Но, Вы понимаете, что я ничего нового не говорю. Потому что всем известно, что жизнь-то продолжается, мы можем завтра помереть! Ну, это же кайф! Кто-то, например, в казино тратит деньги, кто-то, там, в ресторанах, кто-то ещё что-то придумывает себе. Ну, у меня вот этот кайф. Я вот делаю какой-то театр, там, кино, там, ещё что-то, домино…
Берлин: А, вообще, что сегодня – театр? Вот интересно, Ваша точка зрения?
Намин: Ну, в результате, вот, ему десять лет сейчас.
Берлин: Не этот.
Намин: А вообще – театр?
Берлин: Вообще – театр?
Намин: Ну, у меня субъективное отношение в том смысле, очень… Я в принципе не очень люблю театр в большинстве своём. И часто очень засыпаю в самом начале. Когда меня приглашает кто-то. Реально я, действительно, очень с большим уважением и вниманием слежу и хожу только в один театр. Это мастерская Фоменко. А, кроме всего прочего, есть, конечно, интересные и другие эксперименты. Типа, вот то, что делает Эдик Байков у себя в «Практике». То, что делает там, я не знаю Дерево, который сейчас в Германии. То есть, есть, конечно, ребята с мозгами и курсом правильным. Но, по большому счёту, если говорить про классический театр, то, конечно, мастерская Фоменко, мне кажется…
Берлин: Номер раз.
Намин: Номер раз. Без вопросов.
Берлин: Вот, тут я с Вами согласна безусловно.
Намин: И, в этом смысле драматическая часть моего театра в этом русле движется. Музыкальная в этом смысле – мы, конечно, тут впереди планеты всей. Потому что музыкальных театров у нас вообще нет. Это, фактически, единственный в стране театр мюзиклов. Потому что остальные или антрепризы…
Берлин: Да. Собрались, разошлись. Да.
Намин: Да. Или же где-то в каком-то театре идёт какой-то один два спектакля музыкальных. Ну, и то… Как бы не получается, потому что в общем для этого надо профессионально петь и профессионально танцевать одним и тем же людям. Потому что антреприза знаете как делается у нас? У нас набирается балет отдельно, драматические актёры отдельно и вокалисты отдельно. Они смешиваются и там вроде по отдельности они поют. У нас-то принципиально другая ситуация! У нас те же самые люди поют, танцуют и играют драматические роли! И уже сейчас в репертуаре около пятнадцати мюзиклов. Постоянно идущих.
Берлин: У меня есть вопрос, который я задаю всем гостям этой программы «Мастера». И никогда ответ не совпал. Все отвечают по-разному. Как Вы считаете, Мастеру нужна Маргарита?
Намин: Надо расшифровать. Вы имеете ввиду...
Берлин: Я не (про) Булгакова. Я имею в виду – Мастера.
Намин: Вы имеете в виду, нужна ли женщина для?… Я не понял вопрос?
Берлин: А это всё зависит, от того…
Намин: Что сначала Вы спрашиваете, вообще?
Берлин: Да. Что Вы понимаете под Маргаритой?
Намин: Нет. Я пытаюсь понять Ваш вопрос.
Берлин: Может быть, это образ?
Намин: Если Вы имеете в виду нужна ли женщина рядом с… Там, которая помогает?...
Берлин: Да. Да.
Намин: Обобщённо не могу ответить. Потому что все разные. Некоторым мужчина нужен для этого.
Берлин: Так.
Намин: А я считаю, что, как бы хорошо, если есть. Ну, если нет, тоже не трагедия. Ну, в общем, если есть – то это, конечно, намного лучше.
Берлин: А если нет, Вы справились бы?
Намин: Ну, конечно.
Берлин: Спасибо.
Намин: Ну, мы под Богом же, а не под женщиной!
Берлин: Спасибо Вам, огромное. Очередная программа из цикла «Мастера» подошла к концу. И сегодня её героем был композитор, продюсер, музыкант, художник…
Намин: Экспериментатор.
Берлин: Экспериментатор. И, я уверена, человек, который ещё не раз нас удивит. И это абсолютно точно. Стас Намин! Мы прощаемся с Вами ровно на одну неделю. И, как я Вам обещала, сейчас прозвучат наши с Вами любимые песни, в исполнении группы Цветы!